В сорок два я попросил маму выбрать мне мужское имя

Алан Чароит с детства ненавидел платья, но лишь в 33 понял, что он — мужчина, а переход начал в 41. Теперь он зарабатывает написанием фэнтези, живет в Черногории и помогает другим трансгендерным людям

Я родился в образцовой московской семье: заботливая мама, строгий папа, хорошая школа и собственная комната. В этих условиях я рос почти идеальным ребенком: прилежно учился, дружил со всеми и не слишком сильно переживал из-за гиперопеки. Когда мне впервые пришлось одному ехать к репетитору, я встал как вкопанный у входа в метро, просто не понимал, что делать дальше. Мне было шестнадцать лет.

Единственной причиной ссор в семье были наряды. Я ненавидел платья и банты, в которые меня усердно наряжали родители на праздники. В родительском доме сохранилось немало фото с опухшей и зареванной крохой, которую все-таки запихнули в наряд с оборочками и кружевами.

Я пансексуал и в детстве у меня были подруги, обожание которых выходило за рамки детской дружбы. Но тогда я даже не слышал об однополых отношениях. Впервые я узнал о гомоскусуальности в 15 лет — из журнала «Огнек», когда в нем опубликовали новость об отмене закона о мужеложестве. В тот момент я понял, что вариант союза мальчика и девочки — не единственный возможный.

Чем старше я становился, тем сильнее хотел покинуть родительский дом. Так в моей жизни случилось замужество. Мне было двадцать три, ему – двадцать один. Студенческий роман стал браком под давлением моего папы, который был человеком строгих принципов. Он считал, что если мы провстречались полгода, значит, пора жениться. А если мы не готовы, то это все несерьезно и нужно расходиться.

Помню, он сказал, что если мы поженимся, то он на свадьбу подарит квартиру. Это стало важным фактором. Мы поженились в 2001 году, а развелись в 2007. Если бы мы повстречались подольше, то поняли бы, что мы очень разные люди: когда конфетно-букетный флер прошел, выяснилось, что нам поговорить-то особо не о чем. Ему очень не нравилось, что у меня постоянно какие-то тусы, куча народу, я катаюсь на слеты ролевиков. А он — совершенный интроверт, который предпочитает не выходить из своей комнаты.

Из медицины в театр

После развода я чувствовал себя совершенно потерявшимся. Я принял решение уйти из медицины. В течение девяти лет я учился на врача в Сеченовской академии, консультировал в клинике — это было единственное ремесло, которым я овладел, и оно мне категорически не нравилось. Тогда же я осознал, что не вписываюсь в бинарное представление о гендере. Уже тогда я просил близких и друзей называть меня в мужском роде.

Следующие пять лет жизни занял переходный период, в который я бесконечно менял работы и спасался творчеством. Я писал стихи и рассказы, публиковал их на разных литературных порталах и регулярно получал премии. Письмо помогло мне сначала найти новое дело, а потом и новую идентичность.

Все началось с ролевой тусовки еще в годы учебы в медицинском. В этой среде достаточно много музыкантов, которые пишут авторские песни. И я тоже писал. В какой-то момент мой приятель создал на базе московского ДК «Маяк» бардовский клуб. Там я познакомился с музыканткой Еленой, она же Энид. У нас с ней обнаружилось много общих интересов. Тогда мы очень увлеклись историей Японии и стали творческими катализаторами друг для друга: я ей одну песню напишу, она мне в ответ — другую. Я однажды пошутил, что наших песен уже на целый мюзикл хватит. На следующую встречу Энид пришла с либретто: вот это есть, вот это тоже, а тут нужно дописать.

К идее подключились наши друзья из ДК, собралась просто тусовка людей, которые хотели попробовать поставить мюзикл. И у нас получилось! Я устроился работать в «Маяк» руководителем театрального кружка. Тогда я думал, что это все на пару месяцев, пока мы не поставим мюзикл, но в итоге проработал там 10 лет. Говорят, новичкам и дурачкам везет. Мы вообще не знали, как это делается, у меня еще не было профильного образования, мы делали все интуитивно, по наитию. И спектакль выстрелил: нашему театру уже 15 лет, и именно этот мюзикл остается самым популярным. Всего мы выпустили восемь авторских мюзиклов и проехали с ним по огромному числу фестивалей.

Трансгендерность

В 33 года я окончательно осознал себя мужчиной. От медицинского и юридического перехода останавливала болезнь Грейвса — аутоиммунное заболевание щитовидной железы, при котором она вырабатывает слишком много гормонов. Я был на пожизненной терапии и казалось, что переход невозможен: об этом писали люди на форумах и в статьях в интернете. Поэтому тему медицины я для себя закрыл, тем более что нашел дело жизни и любимую женщину: мы дружили десять лет, а тут вспыхнул страстный роман, который перерос в брак. Две персоны с женскими маркерами в паспортах смогли пожениться в Дании и счастливо жить в Москве.

Следующие восемь лет я с каждым годом все сильнее и сильнее ненавидел свое тело: избегал зеркал, старался не выходить из дома и постепенно сходил с ума. Осенью 2019 года я решил, что так дальше продолжаться не может и пора обратиться к психиатру. Я не планировал бежать делать переход, просто хотел узнать, есть ли такая возможность для человека с аутоиммунным заболеванием. Тогда мне сильно не повезло: поисковик выдал ростовскую клинику «Феникс», которая предлагала «сопровождение транс-людей».

Я записался на прием к Ольге Бухановской, главврачу. Судя по статьям, она была классной специалисткой: потомственная психиатрка, дочь того самого Бухановского, который помог вычислить Чикатило. Реальность же была ужасной: Ольга оказалось трансфобкой и сторонницей конверсионной терапии. Чудо, что после полуторачасового приема я не вышел в окно. Спасибо друзьям, которые весь вечер приводили меня в стабильное состояние.

Бухановская говорила, что я умру от рака спустя два года приема гормонов. Она призывала меня принять себя как красивую женщину и жить счастливо. А чтобы принятие проходило легче, нужно было лечь к ней в стационар за 70 000 рублей. Потом она мне сказала, что хотела бы поговорить с моей мамой. Я говорю: простите, зачем вам общаться с моей мамой, если мне уже больше 40 лет? Я уже давно самостоятельный человек.

Спустя несколько месяцев мне написал старый приятель. Он спросил, как дела, а я честно обо всем рассказал. Тогда он предложил обратиться в клинику НЦПП в Москве, в которой тоже можно было пройти комиссию. Я в тот же день позвонил им, чтобы записаться на ближайшее время и сразу же поехал на прием — у них удачно оказалось свободное окно.

В НЦПП меня сразу спросили, каким именем меня называть, какое местоимение использовать. В тот же день я заполнил анкету, пообщался с психиатром и эндокринологом и отправился на обследования, которые должны были занять месяц. Тогда один из врачей сказал мне: «Вы только за этот месяц, пожалуйста, с ума не сойдите. И всё будет хорошо».

Период ожидания был очень тяжелым. Вдруг не получится? Вдруг мне ничего не дадут, не позволят? Но я получил свою справку. Оказалось, две разные терапии легко совместимы. На мой вопрос о щитовидке эндокринолог удивленно ответил, что у мужчин аутоиммунные заболевания тоже бывают.

Каминг-ауты

Так совпало, что когда я сделал первую инъекцию тестостерона, случился локдаун. Я ушел на самоизоляцию в теле, которое ненавидел, а вернулся в мир уже другим.

Жена полностью поддержала мой переход. Сложнее оказалось найти понимание со стороны мамы — папы к этому момент уже не было в живых. Я не планировал совершать каминг-аут, всё решил случай. Как-то вечером я ехал по Москве на машине с мамой и подругой. Мама дремала на заднем сиденье. Наша поездка так затянулась, что подруга просто забыла о гостье и начала обращаться ко мне в мужском роде. Через несколько минут наш разговор прервал мамин вопрос. Тогда я решил ничего не скрывать и рассказать о своей трансгендерности.

Сначала она попыталась заплакать, а потом вышла из машины. Мы как раз подъехали к дому, и она не прощаясь ушла. Через несколько дней она мне позвонила и попыталась сделать вид, что ничего не произошло, что этой ситуации просто не было. Я тогда подумал: «Нет, ты не сможешь это развидеть» — и попросил её обращаться ко мне в мужском роде.

Ей было очень сложно. Она сопротивлялась некоторое время, а потом решила, что готова попробовать, если для меня это важно. В итоге она выбрала для себя компромисс: она стала называть меня «котенок» или «ребенок». И вроде котенок и ребенок — уже в мужском роде. Не идеально, но точно лучше, чем раньше. Я понимал, что ей сложно перестроиться. И нельзя просто требовать от человека, чтобы он вот так вот взял и сразу переключил тумблер: она 42 года была уверена, что у нее дочь.

А потом я пришел к ней уже со справкой от комиссии. Мама эту справку смотрела на свет. Она ее практически обнюхивала со всех сторон и сыпала вопросами: «Это точно не поддельная справка? А эта клиника — не какая-нибудь шарашкина контора?» А дальше сработала вера советского человека в бумажки: «Ну что ж, у всех свои недостатки», — процитировала мама фильм «В джазе только девушки». И дальше она, поварившись какое-то время вот с этой информацией, стала называть меня в мужском роде.

Я попросил её выбрать мне имя. Говорю: «Ты когда-то назвала дочь, а не хочешь назвать сына?» У меня были две версии имени, я не мог выбрать между Яном и Аланом. Она сказала, что ей больше нравится Алан. Это был важный момент сближения.

Сейчас наши отношения стали сильно лучше. В какой-то момент у мамы что-то переключилось и она перестала воспринимать меня как ребенка. Я для нее теперь вот тот мужик, который сейчас придет и решит вопросики. Она у меня немножко дева в беде, а теперь есть кто-то, кто может прийти и всё решить. И ей уже с этим нормально.

Из театра в издательство

Реакция на переход была непростой и на месте работы в ДК «Маяк». Когда я вышел с карантина с бородой на лице, меня тут же попросили уволиться. Но это не помешало театру жить: с тех пор труппа снимает помещения для репетиций и выступлений. А сам я начал зарабатывать писательством.

Перед карантином я окончил школу дубляжа и решил попрактиковаться как волонтер. Я начал озвучивать истории для группы «Городские сказки» в ВК. Чем дольше я зачитывал сказки других, тем отчетливее понимал, что тоже хочу написать историю. В 2019 я опубликовал свой рассказ в стиле славянского фэнтези. Тот пост стал вирусным: тысячи людей репостили историю и просили продолжения. Вскоре у меня появилась отдельная большая группа, куда я выкладывал историю по главам. Сейчас АСТ выпустило уже восемь моих книг о Дивнозерье, впереди еще две.

Мы сами издали первые три книжки благодаря краудфандингу на «Планете». Тираж каждой составлял по тысяче экземпляров и их все раскупили. Если ты сетевой автор, в какой-то момент начинается выгорание: ты сам должен делать буквально всё, включая отправку посылок покупателям. К счастью, я не один всем этим занимался, у меня была команда, которая и с отправками помогала, и с озвучкой. Мы собрали коллектив на многоголосую озвучку и сделали аудиоверсии. Мы записывали их для группы «ВКонтакте» и выкладывали бесплатно. Но издательству они так понравились, что их тоже взяли к себе под крыло: теперь это полноценные аудиоспектакли.

Разрыв

Мы с женой много и часто говорили об эмиграции. В 2021 году история казалось реальной: осенью мы отправились в Болгарию, где в течение трех месяцев занимались документами. Этого срока не хватило и после Нового года я поехал завершать дела в одиночку. В моей голове идеальная картинка выглядела просто: я открываю собственную фирму и дожидаюсь жену, с которой мы успели сыграть в России вторую свадьбу после моего перехода. Но все пошло не по плану.

Сначала активное вторжение России в Украину привело к заморозке всех бюрократических процессов в Болгарии, а затем и к отказу в регистрации фирмы. Весной я вернулся в Москву и узнал, что жена ушла от меня. Оказалось, что идея с переездом ей совсем не нравилась, но сказать прямо об этом она не решалась. А я находился в счастливом предвкушении новой жизни и не обращал внимания на её намеки. Слова жены о друзьях и родственниках, которые остаются в России, я воспринимал как тревоги перед большими переменами, а не как неразрешимую проблему.

Эмиграция

Всё лето я провел в России: перекрывал работой уход жены и неудачную попытку эмиграции. На июль была запланирована премьера нового мюзикла, и я проводил дни и ночи на репетициях. Объявление о мобилизации заставило меня снова собирать вещи: как медика меня могли забрать в первых рядах.

Еще в России я узнал, что существуют гуманитарные визы во Францию. А я всегда очень любил Францию и в школе учил французский. И тут случается мобилизация. Из России я уехал 27 сентября, с тех пор я живу в Черногории, в квартире своей давней подруги и соавторки Энид. У меня нет внутреннего российского паспорта, потому что мне исполнилось 45, когда я уже был в Черногории. Получить его можно только внутри России, а возвращаться я не буду: я есть в списках.

Независимые российские СМИ опубликовали базы, в которых числятся оппозиционеры и экстремисты. Говорят, что в эти базы люди попали за донаты. Правозащитники, с которыми я консультировался, сказали, что как только я пересеку границу, скорее всего, эта история сразу активизируется.

Это влияет не только на получение внутреннего паспорта, но и легализацию в Черногории. Для пролонгации ВНЖ нужна справка об отсутствии судимости в России, а без действующего паспорта я не могу оформить запрос на Госуслугах. Теперь раз в месяц я выезжаю из Черногории — визараню — и страницы в моем заграннике стремительно заканчиваются. А чтобы получить новый без внутреннего российского паспорта, мне необходимо пройти процедуру подтверждения наличия у меня российского гражданства. Сделать это можно только в Консульстве, куда юристы идти мне настоятельно не советуют. Но даже если бы я был готов рискнуть, ничего бы не вышло — я в листе ожидания записи с апреля. Сейчас я жду решение по визе талантов. Если будет отказ, буду просить гуманитарную.

Оставаться в Черногории я не могу еще и из-за отсутствия терапии. Когда я только приехал, нашел эндокринолога, который учился в Норвегии. Он сразу выписал мне современную терапию. Это большое везение: большинство черногорских эндокринологов не знает, что делать с транс-людьми. В 2023 году мой препарат пропал из местных аптек: он проходит переаккредитацию в стране и появится ли на прилавках когда-нибудь — неизвестно. Местные аналоги мне не подходят, так что лечение я достаю где получится: то в Сербии, то в Турции.

Вот уже два года я живу в ожидании: виза, ВНЖ, лекарства. С каждым месяцем оставаться в легальном статусе все сложнее, но это не повод унывать. Франция обещает дать ответ до конца года, новую пачку лекарств получилось достать в России через друзей, а издательство не останавливает продажу моих книг. В канун Рождества меня ждет первая премьера в Черногории: я написал новогоднюю пьесу для украинских детей. На себя я взял роль режиссера, но на сцену выйти все же придется - роль Деда Мороза никто не отменял.

Оно того стоило

Скоро пять лет с момента, когда я начал переход. За эти годы я ни минуты не пожалел. С первых дней я писал в своих соцсетях обо всех этапах своего перехода: вот я прошел комиссию, вот я подал документы на замену свидетельства о рождении, вот я поменял паспорт. А потом я написал длинную-длинную статью в ВК о своем переходе.

Я пережил несколько волн хейта и жалобы в СК на автора детских сказок, который «оказался извращенцем и содомитом». Это не останавливало меня быть открытым. Я прошел такой долгий путь к себе не для того, чтобы опять скрываться. Я уже достаточно сидел в шкафу и не хочу там сидеть снова. Тем более, что гораздо больше людей приходит ко мне со словами благодарности или обращаются за советом. Была мама транс-подростка, которая хотела подарить своему ребенку утяжку и никак не могла разобраться с моделями. Много раз собирал деньги для транс-персон.

Самая трогательная история была, когда ко мне на концерте подошел человек и подарил бутылку виски. На этой бутылке было маркером написано: «Чуваку, который меня спас». После прочтения того моего лонгрида он тоже решился на переход и выбрал в качестве имени имя одного из персонажей моей книги. Уверен, что только ради этого стоило пройти этот путь

.