Это не Путин, а ваши бабки меня чуркой называли
Владимир Сон — герой выпуска «Квирографии» из Новосибирска. Российский паспорт не спас его от дискриминации за корейскую внешность
Я опять что-то сделал неправильно
Что со мной «что-то не так», мне довольно рано дали понять родители. Лет в пять я нашел дома учебник по человеческой анатомии, в нем была иллюстрация члена в разрезе. Я спросил разрешения учебник разрезать, но не говорил, зачем. Когда мама увидела, что я по всей квартире хожу, играю с вырезанным изображением члена, она возмутилась, а через несколько дней они с папой решили мне устроить конверсионную терапию.
Я не знаю, как они пришли к такому методу, думаю, маме какие-то знакомые, увлеченные психологией, посоветовали. Но в один день мы с папой раскрашивали мамино голое тело.
Буквально: мама разделась, легла на диван, папа принес краски. Мне это было не интересно вообще. Папа сидел, с явным удовольствием рисовал на маминой груди горы, озвучивал, что вот рисует реку, лес какой-то. Мне это вообще не нравилось, но я притворялся, что мне интересно. После сеанса мама смысла краску и они спросили: «Вов, тебе понравилось?» Я соврал, что да, и спросил, когда мы будем раскрашивать папу. Папа ответил «Никогда!» таким тоном, что я понял: я опять что-то сделал неправильно.
В девять лет я впервые занялся сексом — мальчик со двора предложил ему отсосать. Я такой: «Вау, что это такое? Давай!» Мне не понравилось. Наверное, потому что мы были еще детьми, а меня уже интересовали взрослые мужчины. Лет в 14–15 я начал знакомиться в интернете и заниматься сексом, так сказать, на более высоком уровне.
Страшно было жить в семье, в которой некому довериться, не с кем поговорить по чесноку, попытаться понять, что с тобой происходит. Еще и живешь в стране, в которой это уголовно наказуемо — я родился и вырос в Узбекистане.
«Ты чего, не мог найти русскую жену?»
Родители развелись, папа уехал в Корею, а мама познакомилась с отчимом. Он был россиянином, но работал на немецкую компанию и лет двадцать не бывал в России. Вместе с мамой они насмотрелись «Первого канала», решили, что там хорошо и надо ехать.
Это был 2011 год, уже закончилась война в Грузии, но Крым еще не аннексировали.. Я знал о националистических маршах в Москве, меня это пугало. В отличе от мамы у меня не было иллюзий на этот счет. Но мне было семнадцать и, несмотря на мои просьбы, меня не оставили в Ташкенте.
Родителям не удалось закрепиться в Москве: отчима обманули с работой, и он решил отвезти нас к своим дальним родственникам в Краснослободск в Республике Мордовия. Когда мы приехали, была ночь и очень темно, я не поверил, что это город — в самом центре только на ДК горели лампочки. Где свет, что происходит?
Первое, что нам сказали родственники отчима: «Сережа, ты чего, не мог найти русскую жену?» Они и потом без стеснения обсуждали мамину национальность, даже когда она могла слышать. Я подходил к маме и говорил, что это нездоровая атмосфера, что мы не можем жить в этом доме, мы людям не нравимся. Мама отвечала: «Ну, это простые люди, надо к этому проще относиться».
Мне все время говорили: «Ты из Узбекистана, да? Тебе здесь, наверное, очень нравится?» Был какой-то налет того, что сейчас называют имперскостью. Люди живут в говне, но у них такое высокое мнение о своей культуре, о своей стране, что они разговаривают с тобой свысока, как будто ты из еще больших помоев выбрался.
Мне было непонятно: вот вы гордитесь своей культурой — а где культура, если вы позволяете себе уничижительно говорить о людях в их присутствии? А родители делали вид, что все нормально. Я просто не понимал — это действительно норма, это я какой-то не такой?
Когда родители наконец поняли, что в Краснослободске нам делать нечего, отчим повез нас в Минусинск. Два года я мучался в этом городе, жители которого постоянно спрашивали: «Вы там в Узбекистане на ишаках ездите?»
Я пытался обучать людей — это не работает
Я еще в Ташкенте собирался эмигрировать — конечно же, не в Россию. Хотел поступить в какой-нибудь западный университет и уехать в Европу или США. Из Минусинска я стал собирать вещи в Новосибирск. Оказалось, что родителям тоже надоел город и мы переехали вместе. Но мне была нужна независимость, я искал работу.
В какой-то момент мне просто повезло: мой двоюродный брат из Казахстана переехал в Новосибирск и устроился в IT-компанию, через него туда попал и я. Это была галера, но там я знакомился с людьми, которые потом звали в другие компании.
С парнями знакомства не складывались. Часто у меня просили фотку члена, мы договаривались, встречались, человек видел меня и выдавал: «Ой, ты не русский! А чего ты не сказал, что ты азиат?»
Я себя не мог принять как гея на фоне кризиса этнической идентичности. Хотя у меня был уже паспорт России, гнет продолжался: постоянные проверки документов, конфликты в транспорте. Из дома выходил как на ринг, всегда ожидал, что будет какой-то баттл.
Два года в Минусинске я пытался обучать людей, заниматься просвещением, что я кореец, моих предков депортировали из Дальнего Востока, что Россия — многонациональная страна… И за два года я понял, что это не работает. Чем больше ты пытаешься вежливо интеллигентно разговаривать с людьми, тем больше вероятность, что тебе дадут пизды. Поэтому стал отвечать встречной агрессией.
Помню, как-то вышел на 9 мая посмотреть на «Бессмертный полк»: мне не нравится, во что эту дату превратили в России, но хотел проверить, есть ли какая-то репрезентация в Бессмертном полку. Увидел там людей в национальных костюмах, убедился, что репрезентация есть, и пошел домой. По пути зашел в магазин и мне на кассе пробили какой-то сок без скидки, хотя она была на ценнике. Я спросил, как так. Это задержало очередь и один мужик стал кричать: «Езжай в свою ебаную Бурятию». Он не был бухим, от него не пахло алкоголем. Рядом с ним стояла жена, никак не отреагировала, единственная реакция была от кассирши — она потребовала расплатиться и «свои отношения на улице решать».
Я был в полном шоке. Говорю очереди: «Вам нормально?» Девятое мая, вы гордитесь победой над нацизмом, вы вообще знаете, что это не только ваша, это общая победа? Почему меня шлют «домой», даже не спросив, откуда я?
Таких случаев прямо много было. Был случай с подругой, которая сейчас живет на Бали, потому что из-за войны все разъехались. Она долго мне не верила, что в России есть расизм, пока сама не увидела. Мы встретились возле ТЦ, сели на лавочку покурить, я рассказываю, что у меня произошло, пока мы не виделись. Там рядом мужик какой-то, наверное, бухал, и тут он поворачивается и говорит: «Нахуя ты его слушаешь? Пусть уезжает в свой Казахстан!» Я в таком гневе Ларису никогда не видел.
Разобрался в себе, сидя в СИЗО
В 2018 году мне это так надоело, что я за месяц собрал вещи и улетел в Корею. С отцом у меня были плохие отношения, я не хотел говорить, что прилетаю, но он узнал. Он меня встретил в аэропорту и повез в мигрантский город, куда местные корейцы даже не суются. Там жили корейцы из постсоветского пространства: они считали себя людьми второго сорта, работали на заводе и никогда не ездили в Сеул, потому что боялись большого города. Я поддался уговорам отца и какое-то время проработал на заводе, но в итоге все равно уехал в столицу.
В Сеуле я провел два года. У меня было две работы, и на корпоративе в одной из них я перебрал и подрался с каким-то чуваком, который домогался девочки из нашей компании. Утром я проснулся в полицейском участке.
Перед депортацией я пять месяцев провел в корейском СИЗО. Я мог бы ждать суда на свободе, если бы кто-то из родственников в день задержания приехал и поручился за меня. Но отец отказался наотрез — боялся заблудиться в Сеуле. Следователь никак не мог поверить, что меня бросают в СИЗО по такой причине.
Время в СИЗО прошло не зря. Я решил, что мне нужен план для возвращения к нормальной жизни, потому что я вернусь в Россию и буду начинать все с нуля. Я пытался разобраться в себе самостоятельно, производил ту работу, которую люди обычно с психологами делают: чего мне хочется, что я скрываю, какие у меня есть проблемы и так далее.
Я понял, что я хочу, блин, мужа. До этого я себе не мог это признать, что хочу отношений с мужчиной. А вот в тот момент я понял, что это то, что мне нужно.
Новая жизнь после возвращения
В моем плане было много пунктов и по приезду в Россию я начал их реализовывать. И поскольку муж был одним из пунктов, я зарегистрировался в Хорнете, где мы в итоге с Денисом и познакомились.
Денису я сразу на первом свидании вывалил, что мне нужен муж, а не парень для игр в отношения, где то сошлись, то разошлись. Я готов работать над отношениями и над собой, и мы можем двигаться дальше, только если он тоже. Уже через месяц мы съехались.
Из новостей местного клуба я узнал, что в Новосибирск едет Карен Шаинян, чтобы рассказывать про жизнь геев не из Москвы. Я решил: хочу внести в новосибирское гей-сообщество репрезентацию своей азиатской рожей, — и откликнулся на объявление.
Мы много путешествовали по России, я хотел показать Денису, что Новосибирск — это не предел мечтаний. Но даже в Москве и Питере была ксенофобия. В Санкт-Петербурге мне, например, рандомные люди кивали и говорили: «Аригато!» или «Намасте!». Зачем мне «спасибо» на японском, почему со мной надо здороваться на хинди?
Люди, которые живут в Москве и Петербурге, наверное, много видят, как в метро останавливают людей не славянской внешности. Мы с Денисом в Москве неосознанно сделали эксперимент. У нас в рюкзаках был одинаковый набор вещей, на которые мог среагировать металлодетектор: ноутбуки и что-то еще. И меня останавливали на проверку вещей, а его — нет. То есть Денису можно с собой в метро бомбу пронести?
Благодаря выходу «Квирографии» мы познакомились с фотографкой Ксюшей Кулешовой, она захотела нас сфотографировать для своего проекта Ordinary People. Она была в Иркутске и планировала приехать в Новосибирск, мы договорились встретиться 28 февраля 2022 года. Съемка в итоге состоялась, но гораздо позже и в Ереване, а книжку со своим участием мы получили уже в Таиланде.
«И кто из нас макаки?»
Когда Путин признал ДНР и ЛНР, я сразу сказал: нам нужно уезжать, и срочно. Я был уверен, что ЛГБТ, нерусские и мигранты будут очень рисковать в России, а у меня комбо. Ночью я не мог уснуть, поэтому новости о вторжении увидел сразу ранним утром.
Я менял работу и как только получил джобофер, мы купили билеты и уехали в Ереван. Но и в Армении, и в Сербии, куда мы переехали потом, на меня косо смотрели, прямо как в России.
Смотреть мир — дохера полезно. Вот что в истории, которую преподают в России, известно об Армении? Люди думают, что там недоразвитые макаки бегают по горам. А ты приезжаешь в Армению, ездишь по историческим местам и понимаешь, что они были построены еще до того, как Москва появилась. И кто из нас макаки?
То же самое с Узбекистаном. Самарканд, Бухара стояли до того, как ваша Москва появилась, а Российская империя была не в состоянии зародыша, а просто яйцеклетки.
Путин сдохнет, но мне от этого не станет легче
На очередном антивоенном митинге в Сербии я осознал, что меня триггерит, когда говорят: «Мы — русские против войны». А я себя не отождествлял с русским этносом. Страна называется Россия: в ней живут россияне, почему нужно говорить о русских? Давайте какой-то порядок наведем с этими всеми терминами.
Оказалось, что у нас разные позиции с людьми, которые тоже ходили на эти митинги. Люди думают, что только Путин виноват в происходящем. А я пытался доказать и показать — нет, это не Путин ходил и каждый раз паспорт у меня в России требовал. Да, благодаря Путину это стало возможным, стало возможно называть украинцев укропами какими-нибудь, или как их еще называют. Это одного поля ягоды и проблема плюс-минус одна — национализм. Но это не Путин, это бабки ваши ко мне подходили и говорили, что я чурка ебаная и должен уехать обратно. Это из-за ваших детей я не мог пройти мимо детской площадки, чтобы не услышать какое-то ругательство. Это ваши знакомые, друзья шутят про чурок, обсуждают нерусских таксистов. Это люди, которые живут в этой стране, это не только Путин. И не надо мне рассказывать, что Путин сейчас сдохнет и все станет хорошо. Не станет, как минимум, для меня.
В частных беседах я всегда говорил о том, что есть эта проблема, и с этим надо что-то делать. И меня заебало, что люди используют какие-то клишейные отмазки. Я решил, что сейчас покажу, что я такой не один. И я запустил проект Invisible Rainbow, чтобы просто показать: вот они — реальные истории людей, с чем они сталкивались, с чем они росли, в чем они росли. И не надо питать иллюзии в духе: «Я знаю одного якута, который живет в Москве, и у него все хорошо, поэтому нет расизма».
Я взял очень много интервью, но опубликовал всего три или четыре. Я оказался морально не готов к тому, чтобы переживать снова все то же самое. Пропуская эти истории через себя, я прям видел очень знакомые мне паттерны в жизни других людей. И мне еще более было обидно, что ладно я, приезжий из Узбекистана, но есть коренные жители России — буряты, якуты — и они тоже через это проходили. Это ненормально! В какой-то момент я еще больше впал в депрессию и решил, что пока не готов продолжать проект.
Хочу постоянно жить в новой стране
Когда я устал от ксенофобии, предложил Денису поехать в Азию, в Таиланд, тем более — это ЛГБТ-френдли страна. Так как после «Квирографии» мы открыто участвовали в других проектах про ЛГБТ, мы попросили гуманитарную визу Германии, которую нам одобрили. Тогда мы переехали снова.
В Германии единственный конфликт, связанный с моим этническим происхождением, был с человеком из Хакасии. С россиянином, дезертиром из Украины, который ехал в поезде бухой, начал приставать к немецкой пожилой паре, стал им на меня гнать, типа: «У вас китайцы всякие понаехали». Мы вместе с этими пожилыми немцами вызвали контролера, он его высадил. В России в таких ситуациях я делал вид, что дерзкий, но мне было страшно. А здесь я не переживал, понравлюсь ли я полиции, если до этого дойдет. Мне было спокойно.
Я очень благодарен Германии за ту помощь, которую мы тут получили, в том числе с жильем. Хочется уже поскорее найти работу и начать строить жизнь, не зависящую от, скажем, пособий, каких-то политических событий. Люблю быть независимым.
В идеальном плане хочу получить гражданство, отказаться полностью от российского и дальше просто путешествовать по миру, зарабатывать удаленно. Почему бы не жить постоянно в новой стране? Мы уже имеем этот опыт. Почему нет? Встать на ноги, получать гражданство, платить налоги здесь, а жить где-нибудь еще.
