“Все-таки мы в Европе” — больше мы так не говорим
18 марта парламент Венгрии принял закон, запрещающий выходить на прайд в стране. Мы поговорили с Шари и Дашей, лесбийской парой переехавшей из Москвы в Будапешт.
Девушки вместе почти 15 лет, первые десять они прожили в России, а во время пандемии переехали в Венгрию, на родину Шари. Они рассказали о том, как меняется ощущение в стране, чем жизнь квир-семьи в Будапеште напоминает Москву, а чем, наоборот, отличается, и что их ждет дальше.
Шари
Я начала учить русский еще в школе, просто понравились буквы. А после университета, холодной зимой 2011-го, я приехала в Москву, сначала на пару месяцев только волонтеркой, преподавать английский и венгерский. Тогда мы познакомились с Дашей. Когда пришло время уезжать, я уже понимала, что вернусь в Москву, В Будапеште меня ждала скучная жизнь и работа, а в Москве — такая вот классная девчонка.
Я вернулась и поступила в Москве в Британку в 2012-м году. Мне все тогда нравилось в Москве: Будапешт ведь маленький, а тут столько всего, эти огромные имперские музеи, и бывшие заводы, Артплей, Винзавод. Вокруг были очень интересные люди, которые ко мне прекрасно относились. Это было удивительно и круто, весело.
Я особо не ходила на вечеринки ни здесь, ни там, но мой самый первый друг, Лео, был небинарной персоной, у него было много квирных друзей, так мы с ними знакомились. И я была иностранкой, училась в Британке, поэтому могла себе позволить игнорировать реальность. К тому же, я уехала из дома, далеко от семьи и первые несколько лет ощущала себя гораздо свободнее в Москве, чем в Венгрии.
А в 2013 году приняли первый закон о пропаганде. Это был довольно большой поворот. До этого мы особо не боялась ничего, я не думала, как меня воспринимают на улице. Все менялось постепенно и медленно, не было одного момента, когда мы поняли бы, что вот сейчас уже плохо. Поэтому так долго не переезжали. Ты просто немного чувствуешь давление каждый день, как на полразмера меньше ботиночки носить.
Даша
У меня всегда была самоцензура: я не говорила постороннему человеку, что у меня есть партнерка, это никак не связано с законом. Закон тогда казался абсурдом: «Веселого молочника» оштрафовали за радугу на упаковке.
Но я стала замечать со временем, что люди, которые не имели никакого мнения, приобрели мнение негативное, подкрепленное законодательством.
Уже после переезда здесь мы поняли, что в России мы многого не позволяли себе неосознанно. Теперь у нас больше контакта физического: можем спонтанно обняться на улице, поцеловаться при встрече, и просто выглядеть, как пара. И конечно, от этого более нормальным человеком себя чувствуешь.
Шари
Мы уехали в 2020 году, в разгар пандемии. У меня долго были проблемы с рабочей визой в России и они ухудшались. Я очень устала здесь и потом, уже в пандемию, я смогла как-то приехать на одну интервью в Будапешт и повидаться с семьей. И я просто не смогла вернуться в Москву. Немножко случайно, не по плану все.
Думаю, это к лучшему в итоге. Если бы планировать, то это могло никогда не случиться.
Даша
Мне очень сложно дался этот период. Я не думаю, что я его пережила до конца, так-то сказать. Условная нормальная жизнь у меня как будто здесь пока что не случилась. Карантин, комендантские часы, потом началась война. Ну, а сейчас как будто нам пора опять куда-то ехать дальше? Не то, чтобы у нас иллюзии тут были, про то, что в Венгрии лучше, чем в России, но это казалось комфортным местом, Шари говорит на языке, у нее здесь семья.
Шари
Была такая фраза: «Ну, мы все-таки в Европе». Так вот теперь уже мы так не говорим. На европейское финансовое благополучие я не рассчитывала, я знала, куда мы едем, без иллюзий. Но Венгрия это Евросоюз, и мы рассчитывали на правовую юридическую безопасность.
В 2015 году мы зарегистрировали партнерство, была церемония, тетя с флагом, потом мы поехали на озеро Балатон с друзьями, был свадебный пикник. Мама пришла.
Даша
Мои родители не приезжали. Нет, они не в курсе. Там сложно. Я пятый год живу в Венгерии с Шари, 10 лет в Москве мы жили, но это отрицается. Для них проще думать, что мы две старые девы, которые почему-то делили одна комнату и потом вместе переехали. У меня был разговор с мамой, один, и он не повторялся. И сейчас у нас максимально снизилось общение.
Шари
Когда я переезжала в Россию в 2010-м, тогда начался этот режим Орбана. Я читала новости тогда и думала, как интересно, это очень похоже на Россию. А когда мы переехали сюда в 2020-м, закрылась главная независимая газета «Индекс». И очень много шагов, что я даже не могу перечислить, но Орбан идет по этому путинскому особому пути. Очень верно повторяет все моменты, которыесработали в России для власти.
Стало невозможно поменять пол в документах, невозможно усыновлять ребенка однополым парам. Очень похожий закон о «пропаганде» ЛГБТ приняли в 2021 году, про защиту детей от нас. А я преподаватель и работаю с детьми, если что. Их от меня защищают. Я работаю в частной школе, независимой, маленькой, с классным коллективом. И ребята (ученики) тоже, те, кого это интересует, знают, что у меня есть жена. Они поступают потом на художников, дизайнеров, они приходят на наши выставки.
Но то, что у меня на работе происходит, огромное исключение. С одной стороны, я очень благодарна, что так получилось. С другой стороны, я и мои коллеги понимаем, что за это не надо говорить спасибо. Потому что так должно быть. Каждый имеет право быть с собой и работать.
Даша
Конечно, здесь все равно я живу более открыто. Первый вопрос, который мне задает любой новый человек: почему я здесь? И это первый ответ, первая информация, которую он обо мне получает: я здесь, потому что у меня жена из Венгрии, вот так. И люди никак не реагируют. Никак – это лучшая, по-моему, реакция.
Шари
По крайней мере, в Будапеште у людей нашего возраста и младше есть понятие, что неприлично косо смотреть. Невежливо. Я думаю, что все-таки тут общество не так быстро реагирует как в России.
Я из маленького города, у меня очень большая семья, очень много двоюродных сестер, тетушки, бабушки-старушки. Они все живут в маленьких городках, они как бы считаются избирателями Фидеса (правящей партии). Хотя, по-моему, никто из них не голосует за них. Их отношение к нам никак не меняется. Всем моим там тетушкам очень важно узнать, как дела у Даши, когда уже она приедет, как грустно, что так редко видимся с ней, когда же она уже заговорит на венгерском.
Даша
Здесь люди как-то оптимистично настроены после этой речи Орбана 15-го марта, все такие: ну, ему всего год осталось. Но мы-то это все уже видели.
Он назвал своих политических оппонентов, журналистов, судей, которые сейчас протестуют, клопами. Очень страшные фразы, это все очень напоминает Гитлера. Вот, мы перезимовали и нужно проводить уборку, и надо их всех убрать.
И вот приняли этот новый закон, по которому тебя, если выйдешь на улицу на прайд, тебя будут штрафовать на всю зарплату. В тот день я была в Вене, а когда приехала, нашла Шари в подавленным состоянии. И мне кажется, что нам нужно снова куда-то ехать сейчас, но Шари говорит, что не хочет, что это ее дом, и я прекрасно понимаю это чувство.
Шари
Я люблю [Будапешт], это мой город, я люблю свою школу, я люблю людей, которые меня окружают. При этом я работаю в образовании и это просто бесит, унизительно просто работать, когда в обычных школах нет денег на туалетную бумагу. Здесь были огромные протесты против неравенства, но люди устали и затихли, потому что протесты не помогают. Государство дает мне понять, что я бесполезный художник и бесполезный преподаватель, я бесполезная лесбиянка, я этой стране не нужна.
Нас зовут друзья, например, в Швецию. Но уехать будет очень тяжелым решением. Мне очень дорог мой язык, а на венгерском говорят только здесь. Понимаешь, русскоязычную культуру ты найдешь везде, а тут не так.
Но еще я всегда очень хотела детей. И давно жду момент, когда можно будет, но, видимо, не надо ждать. Мне исполнилось 40 только что и очень пора. Я не знаю, где мы будем воспитывать ребенка, конечно, мне бы хотелось вот здесь поставить детскую кроватку и никуда не уезжать. Но мы не знаем, что будет дальше, и сможем ли мы это делать как две мамы, водить его в поликлинику и все вот эти бытовые вопросы. Я не знаю.